противоположности притягиваются (ч. 22)

Автор: Катарина.
Бета: Vampirinna - начиная с третьей главы
Фэндом: Fairy Tail
Персонажи: Гажил/Леви
Рейтинг: R
Жанры: AU, Гет, Юмор, Hurt/comfort, POV, Романтика, Повседневность, Songfic
Предупреждения: Нецензурная лексика, OOC
Статус: закончен
Описание: Кто-то сказал, что в жизни все надо попробовать. Может и мне попытаться…сдаться?
Посвящение: Агнессе,моему дорогому панденятку ;* Ну и конечно всем Гажевистам ;)
Публикация на других ресурсах: с разрешения и ссылкой
Примечания автора: все завязывалось на отдельном эпизоде("Песня") отзывы мне,отзывы ;D Автор добавила эпиграф.
Аудио к фф:
Часть 1
Часть 2 (маленькая ^^)

Отступление. Джонни
специально для Ghost of the past 
автор также предлагает включить Andrew Belle — In My Veins (Ами-чан, аригато) 

За окном осень раскрашивает Лондон в багряные цвета. Листья по одному отрываются и неспешно, по только им известному маршруту, опускаются на землю. Мне десять лет. На носу – контрольная по математике, а я до сих пор не могу в ней разобраться. К папе нельзя, у него ученик. Джонни, кажется. Но я не могу провалить тест! Робко стучусь в дверь кабинета – огромную, как мне кажется из-за моего роста, с множеством различных существ, вырезанных на ней. Я очень люблю эту дверь, я могу часами сидеть перед ней и водить пальцем по шероховатым изгибам хвостов, лиц и растений.
-Войдите, — бодрый голос отца приглушенно доносится из-за двери. Я выныриваю из царства грез, где вот уже в который раз убегаю из замка с бродячим менестрелем, и открываю скрипящую дверь.
Я люблю папин кабинет. Он большой, и в нем столько книг! Разных книг: обо всех науках, о столь любимых мною языках, есть книжки со сказками – они маленькие и уютные, есть большие пыльные фолианты древних историков. Есть потрепанные томики стихов, подписанные авторами, есть и новые, все еще пахнущие типографской краской, учебники. Книги везде. Бастионами высятся на полу и воюют за место на полке. Тоненькие брошюры на столе соседствуют с толстенными словарями. Среди всего этого страничного великолепия теснятся двое – папа и его ученик. Отодвинув в сторону стопки, они склонились над конспектами – папа объясняет латынь.
-Джонни, одну минуту, — папа, наконец, замечает меня и отвлекается от пояснений. Я угадала, это Джонни. Джонни худой, немного нескладный. Ему тринадцать и у него каштановые вихры и карамельного цвета глаза.
-Конечно, мистер МакГарден, — он улыбается, глядя на меня. У него очень искренняя улыбка, и такие замечательные ямочки на щеках. Меня так и тянет улыбнуться в ответ, но потом я вспоминаю, зачем я пришла, и уголки губ сразу же опускаются, как будто маленький гномик привесил к ним гирьки, как в той сказке, что мне читала мама. Не люблю признаваться, что чего-то не понимаю.
-Я тут пример не могу решить, — опускаю глаза и протягиваю тетрадку, исписанную вдоль и поперек. Папа надевает очки в прямоугольной оправе и сразу становится гораздо серьезней.
-Посмотрим, посмотрим, — и через несколько секунд мне указывают на ошибку. Горечь от осознания собственной глупости исчезает от радости понимания. Я обнимаю довольного отца, а Джонни тихо улыбается, глядя на нас.

За окном неслышно падает снег, закрывая дом от окружающего мира. Сегодня Рождество. Мне двенадцать, и я с нетерпением жду, когда же можно будет открыть подарки. В камине уютно трещит огонь, и я, как загипнотизированная, слежу за вспыхивающими язычками пламени. Стол уже накрыт, все ждут только папу. Несмотря на праздник, у того ученик. Урок вот-вот должен подойти к концу, а у меня уже нет сил терпеть. Красивое, сшитое мамой платье уже помялось от долгого лежания на животе. Я тихо вздохнула и услышала звук шагов. По лестнице, весело переговариваясь, спускались опоздавшие. Папа, в красивом черном фраке, похожий в нем на Мефистофеля, и Джонни в милом рождественском свитере с вышитыми оленями. Свитер большой, а вот Джонни как был худющим, так и остался, поэтому олени сжимаются в складки и голова одного продолжается ногами другого. Каштановые волосы все так же взъерошены, а ямочки стали еще глубже.
-С Рождеством, Леви, — он протягивает мне маленькую фигурку оленя, улыбается маме и уходит.
-Замечательный мальчик, не правда ли? — спрашивает мама.
-Да, ему всего пятнадцать, а он уже плотно готовится к поступлению. У него большое будущее, — и разговор плавно переходит на подарки и планы на каникулы.

По стеклу барабанит весенний дождь. Мне четырнадцать, и я только что вернулась из школы, насквозь промокшая, но такая счастливая.
-Я дома! — кричу в гулкую пустоту и, придерживая волосы рукой, чтобы не сильно капали на пол, босая пробираюсь к кабинету и рывком распахиваю дверь. За окном беснуется майская гроза, а папа опять сидит над конспектами. Только не один, с ним Джонни. Джонни уже семнадцать, но кажется, что ничего не поменялось. Та же всклокоченная прическа, те же ямочки и та же улыбка, с которой он рассматривает краснеющую меня.
-Я потом зайду, — неслышно шепчу и пулей вылетаю из комнаты.

Жара. От жары над асфальтом возникают миражи, опровергая тот факт, что в Лондоне нет пустынь. Кажется, весь город – одна огромная пустыня. Мне шестнадцать. Через две недели мы уезжаем в Америку. Поэтому я брожу по улицам с наушниками в ушах, и вспоминаю. Вы замечали, что город, в котором вы живете, словно оплетен паутиной воспоминаний? Ты смотришь, например, на лавочку – и в голове всплывает день, когда вы с подружками сбежали из школы и сидели на этой лавочке, обсуждая новую прическу учителя биологии. Или вон то дерево, на которое я как-то залезла, пытаясь доказать мальчишкам, что я не хуже их. Залезла и не смогла слезть. И главное, что было дальше – не помню, а вот ощущение колючей коры под ладонями осталось. Я возвращаюсь домой, уставшая и разбитая, и медленно поднимаюсь к папе. У него последнее занятие с Джонни. Джонни уже восемнадцать. Он давно уже учится в университете. Мне кажется, папе просто нравится с ним заниматься, ни разу не видела, чтобы Джонни платил за занятия. Мы не общаемся. Мы не друзья. Просто он занимает какое-то место в нашей семье, вроде незримого хранителя. Я точно знаю: пока с нами есть Джонни – со своими вечно взлохмаченными каштановыми волосами, ямочками на щеках и теплой улыбкой – с папой все будет в порядке. Я благодарна ему за это.
Джонни, я буду скучать.

Осень вновь обрывает листья, только теперь уже в Нью-Йорке. Мне шестнадцать, и я еду в метро с дорогим мне человеком. Только что позвонила мама и сказала, что кто-то погиб в перестрелке. Мысли судорожными табунами носятся у меня в голове. И мне почему-то кажется, что это ты, Джонни. Я выскакиваю из подземки и бегу к дому. Кажется, я так уже бежала. И не раз. Ты пятый, Джонни. Если это ты. Надеюсь, что нет. Надеюсь…
Надежда скончалась в муках агонии, когда мама прошептала твое имя. Казалось, тихо умер дух нашего дома. Я вхожу в кабинет. Он не такой, как в Лондоне. Более современный, меньше книг – их заменили вкладки в его ноутбуке. Он холодный, холодный как этот город, как слезы. Я забираюсь к папе на колени, как тогда, в детстве, и обнимаю его. Хочу согреть. Убедить в том, что все будет хорошо.
Да только Джонни нет. Никто не улыбнется теплой улыбкой с замечательными ямочками. Пусть и через веб-камеру, но я знала, кому поручить уставшего отца после очередного звонка из больницы. Их ведь уже четыре. Было. «Все будет хорошо», — шепчу папе и дожидаюсь кивка. Слезаю с колен и выхожу.
Знаешь, я буду скучать, Джонни.